Феодосия, отдых - стихи о Феодосии

Поэтические строки, посвящённые Феодосии.

Это ещё одна маленькая радость, которую мы хотим подарить Вам. Строки великих поэтов прошлого и современных поэтов поют об этом непознанном городе, его любви, тихой и трепетной, несбывшихся и сбывшихся надеждах.

Подборка – это только бесконечно маленькая часть написанного и сказанного о нём поэтической элитой многих поколений. У нас Вы сможете приобрести литературу по краеведению, книги о Феодосии, сможете повстречаться со многими Феодосийскими поэтами. Такие встречи гостевой дом «Вега» регулярно организует для наших гостей во время их отдыха у нас. Ждём Вас.

А.С. Пушкин
Кто видел край, где роскошью природы

Кто видел край, где роскошью природы
Оживлены дубравы и луга,
Где весело шумят и блещут воды
И мирные ласкают берега,

Где на холмы под лавровые своды
Не смеют лечь угрюмые снега?
Скажите мне: кто видел край прелестный,
Где я любил, изгнанник неизвестный?

Златой предел! любимый край Эльвины,
К тебе летят желания мои!
Я помню скал прибрежные стремнины,
Я помню вод веселые струи,

И тень, и шум — и красные долины,
Где в тишине простых татар семьи
Среди забот и с дружбою взаимной
Под кровлею живут гостеприимной.

Всё живо там, всё там очей отрада,
Сады татар, селенья, города;
Отражена волнами скал громада,
В морской дали теряются суда,
Янтарь висит на лозах винограда;
В лугах шумят бродящие стада...
И зрит пловец — могила Митридата
Озарена сиянием заката.

И там, где мирт шумит над падшей урной,
Увижу ль вновь сквозь темные леса
И своды скал, и моря блеск лазурный,
И ясные, как радость, небеса?
Утихнет ли волненье жизни бурной?
Минувших лет воскреснет ли краса?
Приду ли вновь под сладостные тени
Душой уснуть на лоне мирной лени?

1821 год

Н. Заболоцкий
Над морем

Лишь запах чабреца, сухой и горьковатый,
Повеял на меня - и этот сонный Крым,
И этот кипарис, и этот дом, прижатый
К поверхности горы, слились навеки с ним.

Здесь море - дирижер, а резонатор - дали,
Концерт высоких волн здесь ясен наперед.
Здесь звук, задев скалу, скользит по вертикали,
И эхо средь камней танцует и поет.

Акустика вверху настроила ловушек,
Приблизила к ушам далекий ропот струй.
И стал здесь грохот бурь подобен грому пушек,
И, как цветок, расцвел девичий поцелуй.

Скопление синиц здесь свищет на рассвете,
Тяжелый виноград прозрачен здесь и ал.
Здесь время не спешит, здесь собирают дети
Чабрец, траву степей, у неподвижных скал.

1956 год

М.Волошин
Карадаг

Преградой волнам и ветрам
Стена размытого вулкана,
Как воздымающийся храм,
Встает из сизого тумана.
По зыбям меркнущих равнин,
Томимым неуемной дрожью,
Направь ладью к ее подножью
Пустынным вечером — один.
И над живыми зеркалами
Возникнет темная гора,
Как разметавшееся пламя
Окаменелого костра.
Из недр изверженным порывом,
Трагическим и горделивым,
Взметнулись вихри древних сил —
Так в буре складок, в свисте крыл,
В водоворотах снов и бреда,
Прорвавшись сквозь упор веков,
Клубится мрамор всех ветров —
Самофракийская Победа!

14 июня 1918

Коктебель

Как в раковине малой, — Океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть ее мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,

А выгибы ее повторены
В движении и завитке волны,—
Так вся душа моя в твоих заливах,
О, Кимммерии темная страна,
Заключена и преображена.

С тех пор, как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я, —душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой —
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага.

Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Стиху - разбег, а мысли — меру дали.
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива:
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

6 июня 1918г.

Осип Мандельштам
Феодосия

Окружена высокими холмами,
Овечьим стадом ты с горы сбегаешь
И розовыми, белыми камнями
В сухом прозрачном воздухе сверкаешь.
Качаются разбойничьи фелюги,
Горят в порту турецких флагов маки,
Тростинки мачт, хрусталь волны упругий
И на канатах лодочки-гамаки.

На все лады, оплаканное всеми,
С утра до ночи "яблочко" поется.
Уносит ветер золотое семя -
Оно пропало - больше не вернется.
А в переулочках чуть свечерело,
Пиликают согнувшись музыканты,
По двое и по трое, неумело,
Невероятные свои варьянты.

О, горбоносых странников фигурки!
О, средиземный радостный зверинец!
Расхаживают в полотенцах турки,
Как петухи у маленьких гостиниц.
Везут собак в тюрьмоподобной фуре,
Сухая пыль по улице несется,
И хладнокровен средь базарных фурий
Монументальный повар с броненосца.

Идем туда, где разные науки
И ремесло - шашлык и чебуреки,
Где вывеска, изображая брюки,
Дает понятье нам о человеке.
Мужской сюртук без головы - стремленье,
Цырюльника летающая скрипка
И месмерический утюг - явленье
Небесных прачек - тяжести улыбка.

Здесь девушки стареющие, в чолках,
Обдумывают странные наряды,
И адмиралы в твердых треуголках
Припоминают сон Шехерезады.
Прозрачна даль. Немного винограда,
И неизменно дует ветер свежий.
Недалеко от Смирны и Багдада,
Но трудно плыть, а звезды всюду те же

1920-1922гг.

М. Цветаева
* * *
Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.

Захлёбываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.

Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шёлковые струи
Колеблются вокруг колен.

И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.

Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.

Феодосия, 14 февраля 1914

Всеволод Рождественский
Коктебельская элегия

Я камешком лежу в ладонях Коктебеля,
И вот она плывет, горячая неделя,

С полынным запахом в окошке на закат,
С ворчанием волны и трескотней цикад...

Здесь, в этом воздухе, пылающем и чистом,
Совсем я звонким стал и жарко-золотистым

Горячим камешком, счастливым навсегда,
Соленым, как земля, и горьким, как вода.

Вот утро... Все в луче, лазурью пропыленном,
Оно к моим зрачкам подкралось полусонным,

И распахнув окно, сквозь жаркий полумрак
Впускаю в сердце я огонь и Карадаг.

Летучих паутин отбрасывая нити,
Вновь, голый, как Гоген в коричневом Таити,

По лестнице бегу на раскаленный двор,
На берег, где шумит взлохмаченный простор

И с пеной на гребне, обрушив нетерпенье,
В тяжелых пригоршнях ворочает каменья

Там, с ветром сочетав стремительный разбег,
Я телом брошенным разбрызгиваю снег,

Плечом взрезаю синь, безумствую на воле
В прозрачней, ледяной, зеленоватой соли,

Ловлю дыханье волн и, слушая прибой,
Качаюсь на спине медузой голубой

Потом на берегу, песком наполнив руки,
Я долго предаюсь пленительной науке

Считаю камешки — их тяжесть, форму,
цвет, Как четки мудрости, жемчужины примет

У ног моих шуршит разорванная влага,
Струится в воздухе громада Карадага,

И дымчатый янтарь расплавленного дня
Брожением вина вливается в меня

В закатной «Мастерской», где в окнах мыс и море,
Пишу, брожу мечтой в лазурном кругозоре

Иль, с гордой рифмою оставя праздный спор,
Как в тишину пещер, вступаю в разговор,

Исполненный огня, и горечи, и меда,
С сребристым мудрецом в повязке Гезиода,

В словах которого, порхающих как моль,
Сверкает всех веков отстоянная соль.

Он водит кисточкой по вкрадчивой бумаге,
Он колет мысль мою концом масонской шпаги

И клонит над столом изваянный свой лик
Средь масок, словарей, сухих цветов и книг

Но поздно. Спит залив в размывчатой
короне, Забытая свеча тоскует на балконе,

Светила мудрецов, согласный правя хор,
Свой невод завели над головами гор,

И горестным стихом, как чаша пировая,
Мне «море Черное шумит, не умолкая».

Хозяин проводить выходит на порог,
И дышит нам в лицо полынь ночных дорог.

Вновь лестница, чердак... Здесь, встречен лунным светом,
На миг мальчишески я мню себя поэтом,

Спешу опять раскрыть заветную тетрадь,
Ликую, и пою, и не могу дышать...

А ночь идет в окне, а ветер, синь и черен,
Несет по бархату размет огнистых зерен,

И пляшут бабочки, и клонится свеча,
И рухнувший прибой я слышу у плеча.

МИХАИЛ ДУДИН
* * *
Просох песок на желтом скате.
Был воздух солон и хмелен.
Четыре раза на закате
Цвета менял Хамелеон.

Ты шла, ступая в мокрый гравий,
К воде тропинкой некрутой.
И только море было вправе
Твоей гордиться наготой,

И только море в чудном гуде,
Тебя качая на волне,
Текло, ласкаясь к голой груди,
И льнуло к бедрам и спине.

И только море в смутной страсти,
Дробя закат волной рябой,
Какой-то дикой силой власти
Владело полностью тобой.

Оно шумело в вечном споре
И начинало кутерьму.
А ты одна купалась в море,
И я завидовал ему.

ВЛАДИМИР ЛУГОВСКОЙ
В ГАЛЕРЕЕ АЙВАЗОВСКОГО

Валы, валы, валы... Девятый вал... Громады
Утесов. Полный штиль. Высокая лазурь.
Закаты яростные. Пламень канонады.
Разгром эскадр. Волна минувших бурь.

Жил мальчик. Рисовал на белых стенах:
Шторм, море, корбали, ребячий солнца круг.
А море Черное швыряло свет и тени,
И пахнул рыбою феодосийский юг.

Валы, валы, валы, валов круговороты.
Гряда грозовых туч. Суровых зим прибой.
Заря. раскрывшая пурпурные ворота,
Пучина черная и Наваринский бой.

Бой, буря, шторм, безумная стихия,
Грозящая пловцам всегда, из века в век.
И перед нею на скорлупке хилой
В борьбе, в победе, в смерти - человек.

Вот он вцепился в мачту, в корабля обломки.
Над ним смертельный вал, литая тяжесть вод.
Она стоит. Застыла на последней кромке.
Он гибнет, борется и все-таки живет.

Валы, валы, валы, потом забвенье... Синий,
Кобальтовый простор. Над морем - тишина.
Раздуты ветром горы снежной парусины.
Но тишина?.. Как призрачна и коротка она!
Жил мальчик. Вырос. Стал всесветно знаменитым,
Оставил все, как подобает мастерам,
И славу звонкую, достигшую зенита,
Принес сюда, домой, к пустынным берегам.

И море Черное неслось в ночах и зорях,
И Севастополь слал к нему на юбилей,
Чтобы отдать салют певцу родного моря, -
Корнилова с эскадрой кораблей.

Валы, валы, валы, смерчи и ураганы.
Пронизанная солнцем глубь волны.
Весенний тихий бирз. Осениие туманы.
Былых сражений дым. Печальный свет луны.

Людская воля, гибнувшая гордо
Среди безвестных волн, у ног угрюмых скал.
За три часа до смерти кистью твердой
"Взрыв корабля" художник написал.

И смерть его была не будничною смертью.
Она пришла за ним, как парус корабля.
На море штиль. Весна. Крылами чайка чертит.
Он в море Черное плывет. Прощай, земля!

ЛЕОНИД МАРТЫНОВ
ВЗРЫВ

Мне, по существу, у Айвазовского
Нравится одна картина - "Взрыв".
За день до кончины Айвазовского
Начата, - наутро не был жив.

Он ее бы зализал, наверное,
Если бы не умер. И она,
Думаю, что мне бы не понравилась,
Если бы была завершена.

Но, незавершенное, завещано
Мне оно и будущим векам.
Это будто яростная трещина -
Так вот извергается вулкан.

Это не корабль, а мироздание
Рушится на жестком полотне.
И незавершенное создание:
"Берегись!" - напоминает мне.

Руки, дрогнув, кисть к чертям отбросили.
Озарила мглу глубокой осени
Бездна взрыва, бледное пятно.
...Съездите однажды в Феодосию
Посмотреть на это полотно.

ЛЕВ БОЛДОВ

Этот странный мотив — я приеду сюда умирать.
Коктебельские волны лизнут опустевшие пляжи.
Чья-то тонкая тень на подстилку забытую ляжет,
И горячее время проворно завертится вспять.

Я приеду сюда — где когда-то, мне кажется, жил
И вдыхал эту соль, эту смесь волхованья и лени.
И полуденный жар обжигал мне ступни и колени,
И полуденный ангел, как чайка, над пирсом кружил.

Я приеду сюда, где шашлычный языческий дух
Пропитал черноусых жрецов, раздувающих угли,
Где, карабкаясь вверх, извиваются улочки-угри,
И угрюмый шарманщик от горького пьянства опух.

Этот странный мотив... Я, должно быть, и не уезжал.
Всё вернулось как встарь, на глаза навернувшись слезами.
Вот возницы лихие с тяжелыми едут возами,
Чтоб приморский базар как встревоженный улей жужжал.

Вот стоит в долгополом пальто, чуть ссутулившись, Грин.
Это осень уже, треплет ветер на тумбах афиши.
Остывающим солнцем горят черепичные крыши,
К покосившимся ставням склоняются ветви маслин.

Этот странный мотив... Ты забыл, мой шарманщик, слова.
Я приеду сюда умирать. Будет май или август.
И зажгутся созвездья в ночи, как недремлющий Аргус,
И горячие звезды посыплются мне в рукава